зэки
Лагерная система в СССР породила две категории заключенных – «воров в законе», живших по понятиям, и «ссученных», решивших пойти на компромисс с властями. Но после войны появилась новая каста зэков: они не желали подчиняться существовавшим на зоне правилам.
Не признали
Законы воровского братства не сложились в одночасье, они зарождались стихийно, задолго до появления ГУЛАГа. «Воровской ход» диктовал уголовникам неписанные правила: не иметь семьи, не сотрудничать с властью, не работать, не обладать предметами роскоши, не владеть частной собственностью, а все нажитое непосильным воровским трудом отправлять в общак.
Предвестие будущего раскола устоявшегося криминального сообщества грянуло в 1940-м, когда в ГУЛАГ рекой потекло ворье из Прибалтики, Белоруссии, Западной Украины и Бессарабии. «Польские воры» (так их прозвали бывалые зэки) не приняли норм поведения традиционного лагерного общежития. Многие из них отказывались исполнять воровской кодекс по незнанию, другие умышленно. Так или иначе, конфликт между старым и пришлым ворьем разгорелся нешуточный.
После окончания войны ситуация в лагерном мире усложнилась до предела. Дело в том, что в 1942-43 годах специальным правительственным указом на фронт было отправлено свыше 157 тысяч заключенных, до конца войны это число было доведено почти до миллиона. Те, кому посчастливилось уцелеть, после Победы вернулись в лагеря, однако воровская семья «фронтовиков» не приняла.
Для «воров в законе» они были «ссученными» – теми, кто преступил незыблемый закон и пошел на сотрудничество с режимом. Более того, «военщина» сама была готова создавать свои правила, не считаясь с традиционными воровскими понятиями. Как писал Варлам Шаламов в «Сучьих войнах», они намеревались «легитимизировать новую символическую реальность. Включить символы войны и фронта в тезаурус блатного мира в качестве разрешенных и, может быть, даже поощряемых, престижных».
В 1947 году грянули «сучьи войны». Воры резали «сук», «суки» убивали блатных. В войну втягивались и другие группировки, формировавшиеся по принципу землячества, национальности, фронтового братства. Сколько погибло в результате масштабной резни – неизвестно, вероятно десятки тысяч.
Особая каста
Значительная часть «фронтовиков» не причисляла себя ни к черной масти «воров в законе», ни к красной масти «ссученных». Среди них было много влиятельных уголовников, которые всерьез рассчитывали на принятие их особого статуса. Но отговорки, что пойти на фронт их вынудили власти, не проходили. Если вор не хотел воевать, он сбегал. И таких случаев было немало.
Новая каста зэков сразу же получила массу прозвищ: «белые медведи», «отколотые», «один на льдине», «челюскинцы», но самым устойчивым было – «ломом подпоясанные». Наиболее типичный образ касты – мужик-кремень, волевой и сильный, готовый идти на противостояние как с воровским сообществом, так и с властью. Его не сломить (не даром «ломом подпоясанный»).
В созданных «отколотыми» новых правилах была полностью подменена суть прежнего закона, более того сама структура сообщества значительно усложнялась. «Фронтовики» создавали обширные конспиративные сети как на зоне, так и на воле, которые устанавливали контакты с должностными лицами; они также разработали комплекс мер для противодействия лагерной администрации.
Прошедшие фронтовую закалку они всегда действовали четко и слажено, никакого братства – только жесткая субординация, как в армии. Их неписаные правила – бескомпромиссность, решительность, подкуп. К «общаку» отношение сугубо деловое: сколько нужно для достижения цели, столько и будет потрачено. Никаких коллективных решений – все подчиняются лидеру.
Конец «военщины»
Несмотря на серьезную фронтовую школу, «ломом подпоясанные» были обречены в войне с «законниками». Во-первых, их было меньше. Они, конечно, пытались рекрутировать в свои ряды зэков, однако кроме части «польских воров» опереться было не на кого. «Подпоясанные», чувствовавшие себя изгоями на зоне, нередко решались на побег. Впрочем, их ждала либо смерть в глухой тайге, либо возвращение в лагерь к невыносимым условиям существования.
Во-вторых, на стороне «законников» была лагерная администрация. Традиционная воровская система, как удобная форма самоорганизации лагерной жизни, была выгодна властям, поэтому заключенных старались разводить по зонам, согласно масти. На этапе обычно скрывали свою принадлежность к той или иной касте, однако непосредственно перед входом в лагерь происходило разделение.
Как говорят очевидцы, некоторые «ссученные» и «подпоясанные» так и не доходили до бараков. Их убивали, иногда на глазах у охраны. Очень скоро при молчаливом согласии надзирателей большую часть «военщины» перебили, остальные постепенно перешли в категорию «ссученных».
Нужно сказать, что помимо «ломом подпоясанных» были и другие категории заключенных, не вписывающиеся в традиционный воровкой уклад: группировки бывших «власовцев», «бандеровцев», «оуновцев», «лесных братьев». Кроме них обособленно существовали и сообщества кавказцев. В 1949 году в одном из лагерей была устроена настоящая резня ингушей, в ходе которой погибло 72 представителя этого народа.
Кровавя война между лагерными кастами начала сходить на нет после смерти Сталина и к середине 60-х она прекратилась вовсе. Одновременно набирал силу конфликт внутри касты «законников». Обычным явлением стали чистки рядов «настоящих» воров от разного рода уклонистов, оппортунистов и отщепенцев.
Действуя в духе НКВД, главари воровского сообщества цеплялись за каждую деталь в биографии подозреваемого. Чистки привели к значительному поредению воровской братии. И когда стало выясняться, что не хватает кадров даже для хозяйственной обслуги, «большой террор» на зоне был прекращен.
источник
Тюремный бунт в Красноярске в октябре 1991 года вошел в историю как самое крупное восстание осужденных в России. В нем приняли участие более 3000 заключенных из колонии №6. Сорокадневный бунт стал началом волны беспорядков по всей стране и привел к существенной демократизации тюремного режима.
Как все начиналось
«Шестерка» до начала событий считалась мирной зоной. Власть была в руках администрации и сотрудничавших с ней заключенных. Сюда не принимали воров в законе, но в зоне были сформированы несколько группировок так называемых блатных. «Мужики», не имевшие отношения к деятельности групп, терпели от них поборы, физическое насилие и издевательства. Даже поход в столовую мог представлять опасность для жизни. Нередки были нападения, в том числе с применением заточек.
Осужденные вынуждены были мириться с почти нечеловеческими условиями содержания. В бараках для инвалидов царили смрад и антисанитария. ШИЗО и ПКТ (помещения камерного типа наподобие карцера) напоминали подвалы древней инквизиции. Жилые отряды тоже были немногим лучше. В ПКТ, где заключенные сидели по полгода и более, запихивали по 10-15 человек. Спать приходилось по очереди. В некоторых камерах отсутствовали умывальники.
В среднем на одного осужденного, включая инвалидов-колясочников, отводилось менее двух квадратных метров. Не было мебели для хранения вещей и приема пищи. В некоторых отрядах окна были зарешечены и не пропускали дневной свет.
В ШИЗО попадали не только за серьезные проступки или пьянство, но и за такие мелкие нарушения, как расстегнутая верхняя пуговица на одежде или тапочки на ногах вместо сапог. Осужденные были лишены права на переписку. Личные фотографии изымались, а письма просто не доходили до адресата. Осужденные терпели систематические побои.
Точка кипения
Вечером 6 октября дежурный обнаружил нескольких нетрезвых заключенных и увел их в ШИЗО. Избиение осужденных в изоляторе стало последней каплей в давно назревавшем конфликте. Услышав крики и стоны несчастных, зэки заволновались и начали выламывать решетки. Обозленная толпа арестантов, оказавшись на свободе, с металлическими прутьями в руках отправилась громить все вокруг.
Уже к 22 часам волна бунта распространилась на жилые и производственные помещения. Осужденные снесли забор, который отделял штрафников, и выбили двери в ПКТ. Толпа недовольных выставила за ворота тюрьмы администрацию, нанеся восьми служащим телесные повреждения и потребовав вызвать представителей прокуратуры, прессы и советской власти для разрешения конфликта.
Самые тяжелые травмы получил дежурный помощник начальника колонии майор Хейфциг. Доподлинно неизвестно, сам ли он выпрыгнул в окно или ему «помогли» бунтующие, но без переломов не обошлось. Досталось и блатным, имевшим влияние в колонии и, по мнению зачинщиков беспорядков, сотрудничавших с оперативниками и учинявших расправы над зэками по поручению администрации.
На место событий выехали председатель Совета народных депутатов, прокурор края и замначальника УВД, возглавлявший Службу по исправительным делам и социальной реабилитации. Разрешили присутствовать и журналистам из газет «Красноярский комсомолец» и «Красноярский рабочий», а также представителям телевидения.
Первым делом от службы были отстранены те сотрудники колонии, на которых больше всего жаловались заключенные. От попытки силового подавления конфликта и ввода военных на территорию тюрьмы отказались. Солдаты внутренних войск и сотрудники МВД окружили ИТК-6 по периметру.
К утру здесь стали собираться и местные жители, ведь колония располагалась в спальном районе города. Правозащитник Валерий Абрамкин, участвовавший в переговорах с бунтовщиками как представитель Верховного Совета РСФСР вспоминал: «А дальше события развивались совершенно неожиданным образом. В конфликте с самого начала приняли участие народные депутаты и депутаты Верховного Совета, какие-то гражданские лица, и администрация оказалась в растерянности». На крыши помещения ИТК, находящихся буквально в 50 метрах от жилых домов, были вытащены газовые баллоны, подготовленные для взрыва. Все ждали кровавой развязки.
Выхода нет
С началом бунта и вплоть до его подавления в колонии отсутствовала четкая и слаженная координация действий. Переговоры с администрацией и властями вели не криминальные авторитеты, а делегаты, выбранные зэками, среди которых были как блатные, так и «мужики». Зэки из простых настаивали на продолжении работ в цехах и поддержке порядка. Блатные же в большей мере занимались выяснением отношений между группировками. Некоторые осужденные проводили время на крыше, наблюдали и изредка бросали в солдат камни. Жизнь в колонии шла своим чередом: в столовой подавали еду, работала медсанчасть, магазин, грузовики забирали готовую продукцию со складов. На территорию пропускали сотрудников служб обеспечения и журналистов.
Главной бедой для переговорщиков и заключенных стали алкоголь и наркотики, быстро распространившиеся по колонии в первые дни беспорядков. Помощник генерального прокурора России Александр Коршунов в интервью газете «Вечерний Красноярск» так описывал положение дел: «Каждый день в зоне пьянка, перебросы спиртного не прекращаются. И хотя мы усилили посты солдатами и милицией, все равно через забор летят «посылки» с водкой, наркотиками, оружием. И каждую ночь охрана стреляет, отгоняя желающих подобрать эти «подарки» с воли».
Цеха встали. Оперативные работники лишь подогревали ситуацию, запуская на территорию своих людей и устраивая поджоги. Отказываясь от силового решения проблемы, администрация колонии намеренно старалась дестабилизировать обстановку и свалить вину на осужденных за простой работы.
Повсеместное пьянство привело к разгулу хулиганства. Один из осужденных, угрожая ножом вольнонаемному водителю, завладел его автомобилем и разъезжал на нем по территории тюрьмы до тех пор, пока не разбил. Другой пришел в санчасть и просил успокаивающий укол, так как хотел кого-то убить. Был и трагический случай – арестанту перерезали горло.
В темное время суток находиться на территории зоны стало опасно. Работницы магазина и вовсе отказались выходить на работу. Вечером и ночью зона оставалась без присмотра. Гибель заключенных и захват троих офицеров показали: ситуация достигла своего апогея, и штурм неизбежен. Предчувствуя такой исход, заключенные начали рыть подкоп, кому-то даже удалось сбежать.
Для «зачистки» и вывоза зачинщиков бунта с территории ИТК-6 были введены 1390 человек: сотрудники ОМОНа, спецназа, военнослужащие внутренних войск и исправительной службы. По громкой связи было приказано, чтобы заключенные сдали все запрещенные предметы и выстроились поотрядно. Предполагаемым зачинщикам бунта предлагалось готовиться к этапу.
Генерал-майор предупредил, что к заключенным, которые попытаются оказать физическое сопротивление, будет применено огнестрельное оружие, при попытке скрыться на захваченном транспорте в ход будет пущен гранатомет.
Бульдозер проломил железобетонные плиты ограждений, и в этот проем двинулись войска. Первая группа рассредоточилась по промзоне, вторая – по жилому сектору. При виде ОМОНа осужденные бросились наутек. Испуганные, они сбились в кучи, а затем покорно выстроились поотрядно. Лидеров группировок, разжигавших конфликт, отвезли в СИЗО и избили, а затем отправили на этап. Захват был произведен практически без единого выстрела.
Красноярский бунт и волна массовых беспорядков в тюрьмах СССР, которая последовала за ним, привели к пересмотру режима многих исправительных учреждений: заключенным теперь можно было находиться в жилом секторе в тапочках и спортивной одежде приглушенных оттенков, родственником разрешалось передавать теплое белье, был отменен приказ об ограничении переписки и лимита закупки в магазине.
Теперь осужденные могли приобретать хлеб, маргарин, овощи, а некоторые твердые продукты разрешили забирать с собой после обеда. Специально созданные комиссии из заключенных следили за качеством продуктов в столовой.
Изменения коснулись и внешнего вида зэков. Им разрешалось носить часы из недрагоценных металлов и не бриться налысо. Отменили принудительное обращение к работникам колонии «гражданин начальник».
Зеки, участвовавшие в Великой Отечественной войне – явление особое. Изначально они не подлежали призыву на фронт, однако все изменили тяжелые потери Красной Армии в первые месяцы войны.
За искуплением – на фронт
В конце лета и осенью 1941 года в Западных и Центральных регионах Советского Союза в связи с продвижением противника возникла острая необходимость эвакуации более чем 750 тыс. арестантов. В связи с переполненностью тыловых тюрем часть заключенных пришлось расстреливать.
Однако все изменило постановление Верховного суда СССР от 22 января 1942 года, согласно которому «осуждение лиц, совершивших уголовное преступление, к лишению свободы на срок не свыше 2 лет без поражения в правах не является препятствием к призыву или мобилизации этих лиц в Красную Армию или Военно-Морской Флот».
Советское командование учитывая тяжелое положение на фронте и катастрофическую нехватку солдат вынужденно было пойти на беспрецедентный шаг – отправку на фронт узников ГУЛАГА. В 1942–1943 годах специальными постановлениями Государственного Комитета Обороны на фронт направляется более 157 тысяч зеков.
Впрочем, это постановление не касалось политических заключенных и осужденных за бандитизм. Также отправке на фронт не подлежали временно пораженные в правах, однако в 1943 году очередь дошла и до них.
Историк Юрий Рубцов ссылаясь на архивные данные говорит, что «за все годы войны исправительно-трудовые лагеря и колонии досрочно освободили и передали в действующую армию более 1 миллиона человек. Из них только 10% были направлены в штрафники. Большинство же пополнили обычные линейные части».
Война предоставляла заключенным прекрасный шанс с оружием в руках заслужить прощение, и многие горели желанием этим шансом воспользоваться. Для осужденных на фронте широко применялась отсрочка исполнения приговоров. Отличившиеся в боях нередко освобождались от наказания, с них снимали судимость.
Часть заключенных, в прошлом прошедших службу в РККА, отправлялась на фронт немедленно. За этой категорией зеков специально приезжали представители командования, которые давали высокие оценки боеспособности подобного контингента.
Особенно активно из лагерей пополнение стало черпаться на завершающем этапе войны. «Страшную силу», по словам нацистов, они представляли в войсках маршала Рокоссовского, освобождавших Польшу и Германию.
Стихия на свободе
Нередко от командиров можно было услышать, что зеки воевали старательнее, чем обычные солдаты: всем хотелось оправдаться. То, что для красноармейцев было старательностью, для немцев оборачивалось настоящим кошмаром.
На Ухтинском направлении в районе Кеми сражалось подразделение, в основном сформированное из заключенных Сорокского лагеря. Как свидетельствует очевидец, при атаке немецких войск, вдвое превышавших количество обороняющихся, один из бойцов не выдержал длительного сидения в обороне и с нецензурной бранью в адрес противника бросился вперед. Его примеру последовали остальные: бросок был настолько стремительным, что немцы, не выдержав натиска, отступили с большими потерями.
Известный советский актер Евгений Вестник, под командованием которого в артиллерийской батарее служили зеки, вспоминал: «Они воевали прекрасно. Были смелы, дисциплинированы . Я представлял их к наградам. И мне было абсолютно всё равно, за что они судимы. Их награждали за то, что они прекрасно проявляли себя в боях».
Значительно более тяжелые испытания ждали бывших «гулаговцев» в штрафных батальонах, где выжить под перекрестным огнем немецких частей и собственных заградотрядов было настоящим чудом.
Вот свидетельство замполита штрафного батальона 397-й Краснознамённой стрелковой дивизии, который пополнился заключенными с Урала: «Под непрерывными бомбовыми ударами вражеской авиации бойцы перебрались на другой берег реки (Оки) и выполнили поставленную задачу. Не успели отдышаться, как поступил новый приказ: взять деревню Сохановский посёлок… Здесь фашисты создали сильно укреплённый оборонительный рубеж. Отрыли окопы полного профиля, соединили их траншеями, установили проволочные заграждения… Однако оборона немцев была прорвана. Около трёх километров гнали фашистов». Замполит отмечал, что «за время боёв в батальоне не было ни одного случая дезертирства, членовредительст ва, угроз в адрес командиров».
Преступные инстинкты
Но все же не следует идеализировать «блатную армию». Привычный довоенный образ жизни и уголовные замашки давали о себе знать и в боевой обстановке. Ветеран войны, командир штрафной роты Иван Мамаев оставил нам немало воспоминаний о своих подчиненных. В 1943 году его заметно поредевшее подразделение было пополнено бойцами из числа «блатных» и очень скоро под началом Мамаев оказались «сплошные уголовники».
Буквально через сутки после прибытия новобранцев у командира взвода пропал планшет с документами и деньгами. К совести зеков призывать было бесполезно, однако Мамаеву удалось воздействовать на подчиненных. Свое обращение к нерадивым воякам он закончил фразой: «Запомните: вы на фронте, а не на «малине». Здесь каждый «весёлый» поступок может стоить вам жизни». Наутро планшет был на месте.
Что еще хорошо удавалось уголовникам на фронте, так это подделывать печати. Этот навык оказался особенно полезным, когда они «приобретали» в селах продукты. Печать рисовалась чернилами прямо на мягкой части ладони в основании большого пальца и отличить ее от настоящей было практически невозможно. Но если таких умельцев ловили с поличным – чаще всего их ждал расстрел.
Весьма колоритный и устрашающий образ «штрафника» рисует актер Евгений Вестник. Весной 1945 года в Восточной Пруссии его подразделение должно было перевезти через поляну тяжелые гаубицы, однако оставленный в арьергарде немецкий пулеметчик пресекал все попытки. Ликвидировать огневую точку было поручено «беломорканальни ку» рядовому Василию Кузнецову. «Через пол часа пулемет замолк. – вспоминал Весник. – А ещё через десять минут Вася принёс затвор немецкого пулемёта и…голову стрелявшего немца».
На вопрос командира: «Боже мой! Зачем голова?» – последовал ответ: «Товарищ гвардии лейтенант, вы могли бы подумать, что я затвор с брошенного пулемёта снял, а стрелявший сам ушёл… Я голову его принёс как факт, как доказательство!» .
Писатель Александр Сидоров признавал: «Преступники и на фронте оставались преступниками, в их среде привычным делом были пьянки, картёжные игры, поножовщина. При удобном случае они не брезговали грабежом или мародёрством».
В 1944 году в соответствии со специальным распоряжением ГУЛАГа неоднократно судимых уголовников и рецидивистов перестали призывать на фронт.
Зеки-герои
И все-таки доблесть и героизм «штрафников» не прошли незаметно. Многие из них были отмечены орденами и медалями, в том числе «За отвагу» и «За взятие Берлина». Некоторым было присвоено звание Героя Советского Союза. В частности, разведчику Владимиру Карпову, ставшему впоследствии писателем. Карпов попал под один из редких случаев, когда в штрафные подразделения отправляли политзаключенных .
В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1944 года о присвоении Карпову звания Героя Советского Союза перечислялось несколько подвигов разведчика, в которых им были проявлены «храбрость и мужество». Там отмечалось, что «за месяц боев тов. Карпов более 30 раз ходил во вражеский тыл и уничтожил со своей группой более 350 солдат и офицеров и взял в плен свыше 35 «языков»». А в одном из боев «проникнув в тыл первым ворвался в деревню, с группой уничтожил свыше 40 солдат противника и лично взял 11 пленных».
Но были и подвиги безымянных заключенных. Писатель Александр Макаров приводит такой эпизод, случившийся в начале войны у Финляндской границы. Одно из подразделений ГУЛАГА, находившееся возле Выборга, при наступлении немцев начало эвакуацию. Во время марша по болотистой местности Лодейного Поля его настигла танковая колонна вермахта. Положение стало критическим. «Тогда, – пишет автор, – один из заключенных подскочил к стоящей грузовой машине, сел за руль и, развернувшись, с полного хода двинулся в сторону идущему головному танку. Налетев на танк, заключенный геройски погиб вместе с машиной, но танк тоже стал и загорелся. Дорога была загорожена, остальные танки ушли обратно. Это спасло положение и дало возможность эвакуироваться».
Нельзя не признать, что при всей своей специфичности, зачастую плохой дисциплине и низкой боеготовности составленные из зеков воинские подразделения, тем не менее, внесли свою лепту в общее дело победы над фашизмом.
источник