Рассказ Валерия Володина, директора музея Севастопольской 35-й батареи, на которой насмерть сражался его отец.
На стене бывшего лазарета — портрет Ивана Петровича Володина. Все 250 дней обороны Севастополя он был врачом медсанбата 7-й бригады морской пехоты Черноморского флота. И не мог не оказаться на 35-й батарее в последние трагические дни…
Отсюда, из лазарета, мы начинаем путешествие в прошлое с его сыном, капитаном I ранга Валерием Володиным, директором музейного комплекса.
Заветный камень
— В 1975 году, когда я приехал в отпуск с Северного флота, отец посадил меня напротив и впервые рассказал все, — говорит Валерий Иванович. — И про 35-ю батарею, и про свой плен, и про побег из концлагеря… Я смотрел на него широко открытыми глазами, в голове услышанное не укладывалось. А через несколько лет, в очередную побывку, отец говорит: поехали на 35-ю батарею. Складывает лопаты в багажник своего «Запорожца», садимся, едем. Подводит меня к большому камню, командует: копай метров 20 в сторону, там был камень, под который я спрятал свой билет кандидата в члены партии. Из-за плена его не восстанавливали в партии и запрещали работать врачом, он хотел реабилитироваться… Я отказался: ну, как копать, отец, если ты точное место не помнишь. Он страшно обиделся и до конца не мог мне этого отказа простить…
Летом 1942 года 11-я немецкая армия прорывалась в Севастополь. 25 июня планировалось подорвать инкерманские штольни, чтобы хранившиеся там боеприпасы не достались врагу. Из подземелий спешно эвакуировали лазарет на пять тысяч коек, школы, мастерские…
— Отцовскому медсанбату поступила команда на полуторках и обозах перевозить раненых в район Камышовой бухты, откуда, как думали, будет происходить эвакуация морем, — продолжает Володин. — Туда устремился огромный поток людей. Но никакой посадки не было. Перешли в Казачью бухту — и там нет кораблей. Спустились к морю, под обрывы 35-й батареи, примерно 300 метров отсюда — там сейчас пляжик. Врачи вместе с ранеными набились в небольших пещерках. На квадратный метр — полтора человека. Без продовольствия и медикаментов, а самое страшное — без воды. На дикой жаре.
Из записок члена группы особого назначения ЧФ В. Е. Турина:
«Внизу у берега моря бойцы роют лунки для поступления в них соленой воды, которую они и пьют, утоляя жажду. Пить таким способом слабо опресненную воду неприятно, но другого выхода нет. Раненых скопилось в Камышовой и Казачьей бухтах более 18 тысяч человек. Сотни трупов прибиты волнами к берегу…»
— Я не понимал, как можно пить морскую воду, — рассказывает мой экскурсовод. — Но отец всегда очень нервно относился к просьбам рассказать поподробней. Ему вообще не хотелось вспоминать о том, как попал в плен. Уже совсем недавно я листал книжку доктора Ятманова, изданную в Марий-Эл в шестидесятых годах, и в главе «Жажда» наткнулся на фамилию отца. Ятманов описывает, как пробираясь под скалами Херсонесского полуострова, увидел врачей 7-й бригады морской пехоты — майора Полисскую, молодого врача Володина и других. С ними большое количество раненых.
Оказывается, они раздвигали трупы, которые прибивало прибоем к берегу, и касками набирали воду. Дальше соскабливали глину со скал, бросали ее в каску, размешивали до мелкой суспензии и ставили на солнце. Глина, медленно оседая на дно, должна была абсорбировать, как они считали, соль и горечь морской воды. Когда муть оседала, верхний слой процеживали через марли, портянки, чтобы воду можно было пытаться пить, давать раненым, промывать раны.
Клятва Гиппократа
Кают-компания 35-й батареи. На стене фотография руководителей Севастопольского оборонительного района (СОР) и Приморской армии — улыбающиеся, уверенные лица отцов-командиров. Утром 30 июня уходит шифрограмма адмирала Октябрьского наркому ВМФ Кузнецову и командующему Северо-Кавказским фронтом маршалу Буденному: «Противник прорвался… Войска устали, дрогнули, хотя большинство продолжает героически драться. В таком положении мы продержимся максимум 2-3 дня. Прошу мне разрешить в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200-250 человек ответственных работников и командиров на Кавказ, и если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив заместителем генерал-майора Петрова».
А накануне, 29 июня, Октябрьский приказал всем старшим офицерам явиться на 35-ю батарею — там собралось более двух тысяч командиров с фронта.
— Командиры полков, батальонов — все исчезли. Старшие лейтенанты не понимали: где командиры? — продолжает Валерий Володин. — Один из участников последних дней обороны, матрос Василий Илларионович Крыжнюк, рассказывал: «Я вернулся на свой командный пункт и не застал ни-ко-го. Что мне делать было? Я пришел доложить — а командования нет».
Из воспоминаний командира 7-й бригады морской пехоты Е.И. Жидилова:
«Внезапно получаю приказание явиться к дивизионному комиссару Кулакову. В бесконечных коридорах 35-й батареи, заполненных ожидающими эвакуации людьми, с трудом разыскиваю члена Военного совета флота. Стою перед ним грязный, запыленный, с забинтованной головой, с автоматом на груди. Он с грустной улыбкой оглядел меня.
— Ну, автоматчик, отстрелялся. Иди теперь на подводную лодку.
Не сразу доходит до меня смысл его слов. А когда понял, пытаюсь возразить:
— Не могу. Моя бригада еще воюет.
Кулаков хлопнул ладонью о стол:
— Мы с тобой люди военные. Приказ для нас — закон. Приказано тебе на подводную лодку — иди…»
Около часу ночи началась эвакуация высшего командования.
— Есть показания свидетелей о том, что особисты, дабы не было эксцессов, закрывали Октябрьского плащом, когда он покидал Севастополь, — рассказывает Володин. — Но его узнали. В историю это вошло как неприятный случай. Казалось бы, уходишь — иди с высоко поднятой головой…
По левой, 200-метровой потерне, уходил генерал Петров со своим штабом, руководители береговой обороны, командиры дивизий, секторов и часть партработников. У причала их ждали ялики и катера, перевозившие на две подводные лодки тех, кто получил посадочные билеты.
Из тех, у кого были билеты, ушли не все. Главный хирург Приморской армии Валентин Кофман отказался эвакуироваться и остался с пациентами. Кофман разработал методику поточного ведения операций, благодаря которой за время обороны Севастополя медики помогли 90 тысячам раненых и вернули в строй 38 тысяч бойцов. Свой посадочный билет Кофман отдал военфельдшеру Кононовой, у которой в последние дни обороны родился сын — Севаслав. Это спасло мальчику жизнь, и после войны он с матерью вернулся в Севастополь.
Не стали бежать на Большую землю врач 35-й батареи Казанский, полковой комиссар Борис Михайлов — он остался, чтобы успокоить возмущенных бойцов на аэродроме, когда в небо взлетал последний «Дуглас»…
Отец моего экскурсовода, принимавший не только воинскую присягу, но и Клятву Гиппократа, тоже остался. В списки эвакуации он попасть не мог, как и сотни других простых врачей и фельдшеров.
«Не просто герои — богатыри…»
— Отец, как и все остальные, надеялся на чудо, — говорит Валерий Володин. — Оно явилось в ночь на 2 июля, когда подошли катера, в полной темноте с погашенными бортовыми огнями. Но увидев на берегу тысячи огоньков, — ими старались привлечь внимание — командиры катеров побоялись подходить ближе и остановились в 200-300 метрах. Огромная масса людей устремилась к ним вплавь…
Среди плывших был и мой отец вместе со своим сослуживцем Григорием Брославским. Когда они добрались до катера, тот был обвешан людьми, как лоза гроздьями винограда. Матрос с верхней палубы бросил им багор, Брославский схватился за него, а отец — за ноги товарища. И тут катер начал отрабатывать задним ходом, вытащить двоих нереально, матрос кричит: «Бросай его, я не могу удержать!» И Брославский начинает дрыгать ногами, освобождаясь от Ивана. Отец поплыл назад к берегу…
Его война продолжалась.
Из записок члена группы особого назначения ЧФ В. Е. Турина:
«Несмотря на все трудности, бойцы упорно дрались, и никто не проявлял трусости… С наступлением темноты, когда переставала работать немецкая авиация, люди с криками «ура» поднимались в атаки, отбрасывали фашистов на какую-то сотню метров, захватывали трофейное оружие, фляги с водой, продукты, боеприпасы. А с утра враг гнал нас к району 35-й береговой батареи».
Краснофлотец С. И. Филиппенко, радист штаба ПВО:
«Нет воды, продовольствия, медицины, боеприпасов, нет командиров, а оставлять последний севастопольский клочок земли мы все равно не собирались. За 5-7 метров из-за гари и пыли друг друга не видно было. Все, кто там был, не просто герои — они богатыри».
— Сутки были спрессованы, поэтому отец точно не мог мне сказать, когда попал в плен, — продолжает сын военврача Володина. — Немцы смяли ближние рубежи, подошли к обрывам, кричали сверху — сдавайтесь, выходите по одному. А снизу до последнего отстреливались, кидали гранаты.
На музейной стене — фотография из немецкой хроники. Расстрел командира. Враг детально снимал разрушенный Севастополь, пленных — хотел, наверное, понять сам и объяснить рейху, почему так долго не мог взять город.
От 30 до 40 тысяч пленных немцы увели с Херсонесского полуострова пешком в Симферополь.
Свеча на ветру
— Измученных людей выводили из-под скал, строили, — стоим с Валерием Володиным возле самого страшного стенда музея 35-й батареи. — Проводили первую фильтрацию: командиры, комиссары, евреи выйти из строя. Многие выходили, даже не будучи командирами или евреями, лишь бы эти мучения быстрее закончились для остальных. Тела расстрелянных сбрасывали в воронки, а оставшиеся, и в их числе мой отец, руками кидали камни и землю на своих убитых товарищей. Потом их построили в длинную колонну и повели по дороге…
На эту дорогу сейчас смотрит раскол на пантеоне памяти, символизируя расколотые судьбы героев. А их лица смотрят на посетителей батареи со звездного неба, исчезая гаснущей на ветру свечой. Здесь мало кто может сдержать слезы.
Лейтенант С. Н. Гонтарев, адъютант 3 дивизиона:
«Слышал, что полковник Пискунов руководит обороной на участке. Отбирали всех здоровых. Одних раненых отправили к маяку, других к берегу, третьих в 35 ББ. Часовые были расставлены на спусках к берегу Херсонесской бухты. Утром увидел Пискунова и Ященко из 95 СД. «Какая армия погибает!» — сказал Пискунов. «Такую армию за год не подготовишь», — ответил Ященко. «Такую армию и за десять лет не подготовишь», — Пискунов».
Об этом мы говорим с Валерием Володиным, выходя на свет из подземных казематов: почему не было эвакуации?
— Этот вопрос был задан Октябрьскому в 1961 году, когда он приехал в Севастополь на военно-историческую конференцию. Тогда об этом впервые заговорили вслух. Он ответил так: «Я стоял перед дилеммой — потерять флот и не спасти армию, или сохранить флот и не спасти армию». Он бы потерял крупные корабли, направленные на эвакуацию людей. Вот так он объяснил. С точки зрения сегодняшней морали это ни в какие ворота не лезет, а тогда это было понято. Оперировали понятиями «армия», «флот», человек туда не вписывался…
А военврач Иван Володин, пройдя через плен, лагерь смерти «Славута», побег, партизанский отряд, потеряв ступню, вернулся на протезе в Севастополь, чтобы искать свою невесту Марию. В 1946 году они встретились в Севастополе и поженились. Им выдали одну комнату в доме на улице Очаковцев.
Но история Ивана Володина была бы неполной без эпизода, о котором рассказал «Родине» его сын.
Звонок из прошлого
— Из-за плена отца лишили врачебной практики, он работал начальником давильного пункта, где из фруктов выпускали соки и пюре, — рассказывает Валерий Володин. — И вот однажды, идя на работу, он вдруг встречает Григория Брославского! Тот, оказывается, живет по соседству, служит во врачебном отряде. И прямо на улице между ними произошла драка. Отец его не простил, он считал, что попал в плен из-за Григория: «Если бы ты ногами не дрыгал, то нас бы двоих вытянули».
Уже много позже, после смерти отца, я смог поговорить по телефону с женой Григория Брославского, и она, наконец, рассказала о том, что происходило на том катере в июле 1942-го:
«Я столько лет не могла поговорить ни с твоим отцом, ни с твоей мамой. У нас осталась боль до конца жизни, хоть уже наших мужей нет в живых. А ведь я должна хоть кому-то рассказать, что случилось…».
Оказалось, спасся ее муж случайно. Когда катер тронулся, у него уже не было сил держаться за скользкий багор, матрос бросил на воду пожарный шланг, и Брославский схватил его зубами. Его так и подняли на тральщик. Но зубы не разжимались. И тогда шланг вырвали у него вместе со всей челюстью…
Но и это еще не вся история.
P.S. — С сыном Брославского мы попали в один класс, как-то я завел его в гости, — заканчивает рассказ Валерий Володин. — Отец страшно разозлился: «Чтобы больше я Славку здесь не видел, я запрещаю тебе с ним дружить». Я понять ничего не мог…
Брославский умер в 1980 году, а через месяц не стало отца. Так сложилось, что захоронили их на кладбище рядом. В одной земле, которую они обороняли плечом к плечу. Может быть, она их все-таки примирила.
Текст: Юлия Крымова
Подземный медсанбат.
Фото: архивное фото из музея 35-й батареи
Стена памяти в музее 35-й батареи.
1942 год. 35-я батарея и не помышляет о сдаче.
Последний командир 35-й батареи Алексей Яковлевич Лещенко на центральном посту управления артиллерийским огнем.
Иван Володин с невестой Марией. 1942 год.
Источник: