История понятия «государство». Отрывок из книги «Основные понятия российской политики» профессора факультета политических наук и социологии ЕУСПб Олега Хархордина.

В книге «Основные понятия российской политики» приведено исследование по истории базовых политических понятий на примере России с точки зрения и англоязычной, и русскоязычной политической мысли.

Сравним историю понятия state с формированием аналогичного понятия в русском языке. Движение от недифференцированного представления о власти в смысле il suo stato к представлению о государстве как отличающемся и от персоны правителя, и от совокупности подданных характерно и для России. Однако имеются и существенные различия, которые могут пролить свет на особенные исторические причины формирования данных понятий в европейских языках. Эти различия помогут нам сформулировать гипотезу, почему стало возможным как в английском, так и в русском языках говорить о «государстве» как о независимом агент действия. Для начала, чтобы обобщить основные известные факты по истории термина «государство», я попытаюсь собрать вместе результаты исследований в различных областях науки.

В отличие от английского, русский язык не заимствовал латинское слово или его западноевропейские эквиваленты для обозначения феномена state. Латинское слово status было инкорпорировано в русский язык только для обозначения социального положения человека, в то время как фонетическая калька немецкого слова Staat стала обозначать административную единицу внутри федерального государства, как, например, в выражении «Соединенные Штаты». Слово «государство» является производным от слова «государь», которое обозначало либо хозяина феодального владения, владельца холопов, либо верховного правителя и которое часто являлось русским эквивалентом латинского слова dominus. Ричард Пайпс даже настаивал на том, что слово «государство» более адекватно может быть переведено на английский не как state, а как domain, наверное, в смысле «господское владение».

Таким образом, история понятия «государство» представляется на первый взгляд однозначной. Древнерусское слово «господарь», или «осподарь», этимологически связанное с однокоренными словами «господь» и «господин», первоначально означало «хозяин, владелец холопов и домашнего хозяйства», а родственное с ним церковнославянское слово «господа» означало «домашнее хозяйство или земельное владение». В этом смысле слово «господарь» присутствует уже на новгородской берестяной грамоте XI века и в Синайском Патерике XI—XII веков. Несколько позднее слово «господарь» стало использоваться и в политическом смысле, поскольку стало официальным титулом князей. Это произошло благодаря влиянию латинского языка на канцелярский язык тех русских князей, чьи княжества вошли в состав Королевства Польского и Литвы. Первое неоспоримо политическое использование термина «господарь» относится к 1349 году, когда славянская версия титулатуры Казимира III, короля польского, называет его «и господарь руское земле», что одновременно передавалось по-латыни как dominusque terre Russiae. В то время Польша присоединила Галицкую Русь, князь которой Андрей называл себя по-латыни dux Ladimiriae et dominus Russiae уже в 1320 году . После того как Галицкое княжество перешло к Литве, слово «господарь» стало частью титула великого князя литовского, и потому этот термин стал известен тем русским князьям, которые поддерживали тесные отношения с Литвой и Польшей. В 1427 году Кирилл Белозерский впервые использовал титул «господарь» по отношению к великому князю московскому, а в 1431-м митрополит Фотий впервые использовал производный от него термин «господарство».

Появившееся позднее слово «государь» вытеснило слово «господарь» по все еще не до конца понятным причинам. По мнению русских историков, фундаментальное различие, однако, заключается не между словами «господарь» и «государь», а между ними и прежним титулом «великий князь». Например, в 1477 году Иван III потребовал, чтобы Новгородская республика признала его в качестве своего «государя». «Великий князь», до этого времени — наследственный титул московских князей, подразумевал первого среди равных, в то время как титул «государя» подразумевал, что с подданными Ивана III можно обращаться как с холопами или другим личным имуществом dominus’a. С расширением и централизацией Московского княжества, последовавшими за падением Новгорода, титул «государя» становится преобладающим, и цари впоследствии могли просто воспринимать свое царство как «государьство», как исключительное собственное владение, где все, включая собственность подданных, принадлежит лично царю.

Более того, некоторые ученые утверждают, что слово «государь» в XVII веке, особенно после коронации первого царя из династии Романовых в 1613 году, действительно стало означать то, о чем говорил сам титул — «государь всея Руси», поскольку после долгих поисков и избрания законного претендента на престол могло сложиться ощущение глубокой личной связи между каждым подданным и царем. Люди, занимавшиеся тем, что мы сегодня могли бы назвать «государственными делами», рассматривались и считали себя фактически управляющими «государевыми делами». Они, таким образом, воплощали в себе частицу его персоны и статуса. Например, русские послы за границей стали считать, что если с ними не обращаются со всей подобающей их достоинству торжественностью, то это напрямую затрагивает личную стать и положение их государя.

В результате всех этих трансформаций слово «государство» стало обозначать, во-первых, свойство или качество бытия государем, т.е. его достоинство и господство, присущее состоянию государь-ства, и, во-вторых, территорию его правления. Первоначально это слово главным образом обозначало качество бытия dominus’ом — как мы сказали бы сейчас, господином над холопами — или процесс того, что на средневековой латыни могло бы звучать как dominatio, на итальянском языке Макиавелли — dominio, а на современном русском — «господство» или «власть». Иван III не говорил о территориях, когда в 1477 году в знаменитых переговорах с новгородской делегацией он настаивал на том, чтобы новгородцы приняли его господство и не пытались ни ограничивать, ни регулировать его: «хотим государьства на своей отчине Великом Новегороде такова, како нашо государьство в Низовскои земли на Москве; и вы нынечя сами указываете мне, и чинити урок нашему государьству быти: ино то которое мое государьство?» Здесь видно, что понятие «государство» в XV веке было близко итальянскому lo stato тем, что оба они апеллировали к dominio. Но в то время как lo stato в первом предложении «Il Principe» Макиавелли уточняется как dominio, которое имеет imperio над людьми, русский язык не знал этого различия между чистым dominio (господством хозяина) и imperio (управлением свободными людьми, т.е. не-рабами). «Государьство» понималось как полное и беспрекословное господство, которое осуществлялось в вотчине над холопами и членами семьи. Поэтому, возможно, термин «государьство», хотя и означал достоинство и состояние государя, не имел таких выраженных коннотаций королевской стати — «повелевающей силы наглядного поведения», — как те, которые подразумевались в терминах status regis и lo stato, связанных с более публичными формами господства.

Золтан попытался также подробно проследить формирование второго раннего значения слова «государство»: «территория, которой правит государь». Хотя это значение, как принято считать, появляется уже в послании Фотия в 1431 году, широкое использование термина в этом смысле пришло позже и было заимствовано у тех, кого в будущем будут обозначать как белорусских и малороссийских книжников, которые переводили польское слово panstwo словом «государство». Под их влиянием и московские книжники перенесли территориальные коннотации польского слова в русское «государство». Поскольку польское слово несло одновременно коннотации и dominatio, господства, и dominium, территориального владения, это помогло расширить значение русского слова . В 1536 году это слово уже использовалось во множественном числе со значением ряда территорий, а в 1543-м Иван IV уже без труда перечислил все «государствы», которые были частью его титула. Реликты первичного понимания государства как личного господства и достоинства князя, а не территории обнаруживаются еще в 1570 году, когда Иван IV написал английской королеве Елизавете о своем разочаровании в характере ее правления, которое он считал неприемлемым для самодержца. Послание гласило: «И мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и своему государьству прибытку». Пайпс приводит перевод, сделанный английской канцелярией, и замечает, что английские переводчики были сбиты с толку русским текстом и передавали слово «государство» как domain, land, или realm, хотя эти территориальные термины иногда не соответствовали русскому слову, которое часто подразумевало лишь личное господство.

Подводя итоги тому, как формировалось русское слово «государство» в ранний период, мы видим параллельное развитие обоих основных значений, обнаруживающихся и в термине lo stato в Европе начала Нового времени. Lo stato и «государство» обозначают состояние личного господства и достоинство правителя, т.е. il suo stato, «его государьство», хотя итальянский principe повелевает свободными людьми, а русский господарь-государь правит своими подданными как холопами. Оба слова также обозначают территории, контролируемые этими суверенами. Однако самое принципиальное нововведение, согласно Скиннеру, случилось в начале XVI века в Италии и в начале XVII века в Англии, когда lo stato и state стали обозначать аппарат управления, независимый как от правителя, так и от управляемых. Это происходит также и в России, но только в XVIII веке. Интересно, что расширение значения слова «государство» происходит в России иначе, чем в Западной Европе, поскольку здесь отсутствовали сходные устоявшиеся традиции республиканской или абсолютистской политической мысли. Поэтому сопоставление двух примеров концептуального развития поможет нам понять, какие интересы способствовали утверждению идеи государства как независимого субъекта действия.